Не терпится рассказать: следующим днем мы лазали на "горище", где на жердях сушились самые расчудесные лечебные травы и цветы Полесья, и познакомились с живым потомков лабуров. Правда, произошло это далековато от Янкиной хаты. Первое событие состоялось в музее народной медицины, его создала на чердаке сельского клуба деревни Стрельно того же, Ивановского района, очаровательная женщина Галина Войтешук, бывшая учительница. На чердаке пахло, как в свежем стогу, пучки высушенных трав манили запретным дурманом, приглашали, будто банные веники, от запахов кружилась голова. Хозяйка напоила нас чаем с душицей и чабрецом, угостила свежим козьим молоком, предлагала целительный самогон на мяте и зверобое, поведала уйму народных рецептов, тщательно записанных мною в блокнот. Галина Ивановна (Галина - по-белорусски "веточка"!) рассказала о недавних гостях -Диане Энсинг из штата Иллинойс США, которая пишет историю своих предков из деревни Клещи, и минских писательницах Оксане Котович и Агнии Круг, издавших с подсказками сельской учительницы Войтешук книгу "Золотые правила народной культуры".
А потомок загадочного цыганского племени лабуров, о которых еще в позапрошлом веке упоминал знаменитый путешественник Семенов-Тяньшанский в многотомном труде "Живописная Россия", сопровождал нас в поездке на озеро Глиняное под Мотолем (есть еще в Ивановском районе о. Песчаное и о. Завышанское). Современный лабур, как выяснилось, работал инструктором по спорту, на вид - это был русоволосый долговязый парень, а его далекие предки промышляли в Янове и окрестностях в эпоху Великого Княжества Литовского. Собирали подаяния для строительства храмов, общались на тайном лабурском языке, похожем на цыганский, и вообще были ребята хваткие, вороватые, не очень разборчивые в способах выколачивания денежек из доверчивых полешуков.
Сотрудники Ивановской районной библиотеки даже составили словарь лабурского языка. Создан музыкально-этнографический ансамбль "Лабуры".
Спортсмен тоже немного балакал на языке предков, и кое-что поведал. Например, по-лабурски вода - делька, водка - гарцима, хлеб - кумса, любовь - колюба, а другие слова меня не слишком заинтересовали.
Словом, много разных людишек было когда-то у нашего царя. Кое-что осталось. ...
Спозаранку я навестил бабушку художника Янки в той самой хате, что белела напротив вечером накануне. Зинаида Романович, баба Зина. Рукодельница, мастерица. Телом щупленькая, как сухой грабчак. Лицо маленькой, глаза добрые. Пока я рассматривал вышивки и фотографии, хозяйка готовилась сходить в церковь: вышла из-за занавески в выходной блузе навыпуск, с хусточкой на голове. В руках держала конвертиком наодеколоненный носовой платочек. Все время, пока я находился в хате, не умолкала.
Рассказала, как немцы в Мотоль нагрянули, как людей в Неметчину угоняли, как деревню палили. О прошлом спокойно говорила, что было - то сплыло, хотя быльем не поросло. А истории, дедовские и прадедовские, я специально записал, чтоб на досуге поразмыслить.
"Про мэдвэдя". Это было давно, когда Бог еще ходил по земле. Ходил, добро творил. Бедным - помогал. Жили небогатые люди - "чоловик" и "жинка". - Бог всем помог, а до нас не дошел. Давай его напугаем! - решили они. А как? - Станем за дерево - и рычать начнем. Так и сделали. А Бог заранее все знает. Говорит: - Раз умеете так громко рычать, то превращу вас в "мэдвэдя". И превратил. С той поры появился медведь на земле.
"Про бусня". Бог собрал всю нечисть - гадов, гадюк, ужей - засунул в мешок и велел одному человеку: отнеси далеко-далеко и выбрось. Пошел человек, а из мешка кто-то просится: - Выпусти меня! Человек подумал: загляну, кому больше других не терпится? Не успел до конца развязать мешок, как вся нечисть повылазила, расползлась по земле. - Ага, - сказал Бог, - раз ты меня, человек, не послушался, то превращу тебя в "бусня": будешь всю жизнь летать и собирать разную нечисть.
Бабушка Зина сказала про бусня, не "летать", а "лэпэтатыся" - местный диалект, не сразу сообразишь, я вначале перевел "порхать", "трепыхаться"... - Чего проще! - встрял Толя Крейдич, а он парень свойский, местный. Общими усилиями перевели на белорусский, как "м¦тус¦цца", значит - хлопотать, суетиться.
Оба мы пришли к выводу, что настоящие художники - будто аисты над Полесьем: все видят, любую нечисть презирают.
Кто-то из присуствующих добавил: буслы -.бусни. не терпят суеты, они важные, неторопливые и стойкие. И все мы, не сговориваясь, я уверен, подумали в тот момент еще об одном символе, который олицетворяет черно-белых полесский птах, летящий над хатами и жнивьем с узелком в клюве... Что у вас, ребята, в узелках?!
С легкой руки живописца Янки Романовича дорожные картинки последующих маршрутов воспринимались мною как варианты уже знакомых сюжетов: детишки и взрослые - на одно лицо, хаты, деревья, поля и огороды - почти те же.
Деревни встречали полусонным раздумьем зреющих садов и ожиданием пустых коробок автобусных остановок. Недосказанность незапертых калиток подчеркивалась отчужденностью одинокой повозки с возницей в телогрейке и молочной флягой под замусоленным локтем. Или хроменьким тракторным скатом, прислоненным к стене. Парой-тройкой велосипедов возле полупустых магазинов. Шеренгой одноэтажных, одноликих домов из серого силиката с занавешенными квадратами окон.
Кадры сиюминутной хроники живородящего сельского лета - сочные, запоминающиеся мазки.
Зеленого цвета колхозная косилка с черными подпалинами солярной гари тащится по обочине; деревянный крест на околице встречает веером разноцветных ленточек, будто женская юбка-плиссе; церковь - веселенькая вдова в сравнении с заневестившейся почтовой конторой, приглашает зайти; тарелка спутниковой антенны на бревенчатой стене слушает, что же там в мире?; гуси, куры и дети возятся под заборами, и, конечно же, новые встречи, знакомства добавляют впечатлений и красок.
И что за глупость талдычат: якобы за песнями следует ездить в Москву?! Какая, к чертям собачьим, Москва! Только деревня Псыщево, и не иначе! А еще Закалье, Завершье, Плещицы - несть им числа на Полесье, песенных деревень! Благо сопровождающая нам попалась славная: знающая округу, и собой хороша - Валентина Бородинчик из отдела культуры Ивановского райисполкома. Завезла нас в самое ото-то.
Бабульки-песенницы принимали гостей в деревенской хате, приготовили стол - престол и на столе, как у добрых людей. Гармонисту Ивану специально загодя не наливали, чтоб держался молодцом, а тот, в свою очередь, песенную ассамблею народного ансамбля "Журавка" ладным баяном поддерживал, хотя, наверняка, хряпнул рюмашечку накануне, чтоб бодрее и звонче получалось. Но нам не до запаху, а до песен забытых, старинных, чтоб развернулось, распахнулось, в середке заскребло и долго-долго потом уже не сворачивалось. Бабушки в ансамбле подобрались, как на подбор: внешностью схожи и фамилиями тоже. Две Марии, две Татьяны, две Лидии и одна Катерина за главную. На семерых - две фамилии: Балюк и Молощук. Да Иван Романович, уже знакомого нам художника однофамилец. Все родственнки - вода на киселе. Молодухи-вековухи, каждой далеко за семьдесят, а то и боле. Музыкант - бойкий петух в пестром курятнике. Белые хусточки на головах поправили, черные плиссированные юбки одернули, вышитые сорочки дружным вздохом всколыхнули, ногами в старомодных туфлях на низких коблучках и в цветных носочках нетерпеливо переменулись...
-Шчыльней да мяне ставайце!- велела подружкам запевала Катя, в прошлом - сельский почтальон.
И понеслась душа в рай.
Збыримоса наш роды хороший,
Збыримоса наш роды хорош.
Напьемоса горилки без гроший,
Напьемоса горылки без грош.
Ныхый жэ нас ныхто не сацюе,
Ныхай жэ нас ныхто не сацюй.
Ой, шо ж наша бысэда коштуе?
Ой, шо ж наша бысэда коштуй?
Ой, коштуе тры грошы чэрвинца,
Ой, коштуе тры грошы чэрвэнь!
За тры грошы горилки напьемса,
За тры грошы горилки напьюс,
З своим родом дай наговорус!
Часа два кряду изгалялся песенный сход над приезжими, сам воодушевленный присутствием благодарных, отзывчивых слушателей. Но и пели старушки замечательно, душевно и проникновенно. Всю свою крестьянскую жизнь поведали: "вэсилле", "родыны", "мэрлины", как свадьба начинается, как заканчивается, от коляд до мясоеда и поста перед Пасхой, а потом весна, да лето, да "петривка", "спасовка", да опять "пилиповка" до Нового года...
- Откуда песни ваши? - спросили. - Як¦ з головы, як¦ - з ног¦! - ответили. - А что еще, кроме песен, умеете? - Коситы, гораты, сияты, волочыты, коня запрягаты и в борозду, и в плуг, дровы рубаты, хуру любую класты, стожка, скирду складаты, пыроги пэчи, соломаху, крышаны варыты, дитый годоваты, скотыну доглядаты, в чэрэду ходыты...
"Чабатуру" частушечную закатили да так, что мы все про "камору" узнали, о чем до сих пор не догадывались: было там, оказывается, жыто до жыта, просо до проса, но хозяйка пила да пила, муж "казав", а она носила - гречку - до гэчки, просо - до Зоси, грошы - до Леши, яйки - до Хайки, и нынче вместо капусты в каморе пусто...
Шуточные припевки, любовные истории, приметы, обычаи, заговоры, рецепты, бывальщина- чего только бабушки не вспомнили! - Можэмо спиваты хоть до утра и не будэ повторни писни! О себе каждая рассказала, насколько позволяла обстановка, и сочла уместным поделиться.
Словом, получился у нас веселенький сабантуйчик, щедрая посиделка с песнячком задушевным, чаркой до самый краев и неожиданными откровениями, которые обычно близкому знакомому, соседу неинтересны, потому что вроде бы давно известны, обыденны и привычны, а вот заезжему человеку - в новинку, в диковинку, в охотку... Сами подумайте, кто из местных в рот станет заглядывать, охать да ахать и все байки подряд принимать на веру?! Когда еще на какой-нибудь смотр самодеятельности художественный пригласят или с концертом в соседний санаторий позовут? Ведь уедут дорогие гости, а им каждой - в огород, на свекольные сотки, внуков нянчить, за скотиной домашней ухаживать, нескончаемую сельскую работу по дому и двору продолжать...
Старались песенницы разом с гармонистом себя показать, городским важным дядькам нос утереть. Артисты солировать рады, публика - нахваливать и в ладоши плескать.
Прощались гости с песенницами тепло, по-свойски: обнимались, целовались, обещались приезжать. Бабульки долго Валентину, ту самую, из отдела культуры, от себя не отпускали. Выясняли: что да как, когда пригласят да позовут, как коллектив впредь сохранить... "Журавка" вообще-то не в обиде, у начальства на виду, во всех областных и районных смотрах участвует. Одна беда - уходят участницы, не по своей воле уходят, а замену сыскать трудно. Опустело село, молодежи - раз-два и обчелся, лишь на летние каникулы погостить являются. Не самой же Валентине раз за разом рожать, дабы демографический пробел обезлюдевших полесских деревень восполнить... Одна за всех не отдуется, как ни старайся...
Расстались мы с верой: все-таки оживет людская крыничка, иначе и быть не должно! Слишком глубоки истоки, дабы в одночасье иссякнуть. Понравились мне певицы, скрывать не стану. Была в этих смешливых старушках-веселушках жизненная косточка, загогулинка, перчинка, свойственная людям земным, настоящим, как принято называть, - от сохи. Иная городская барышня, разукрашенная макияжами, в модные наряды одетая, откроет рот - речь постная, рожа простоквашная, мысли гороховые. Нет родовой живинки, - той, просоленной и проперченной, какой лишь жнеи, батрачки и доярочки колхозные от рождения мечены. Столбовая крестьянка - она и в городе - городская, а в деревне - деревенская. До самого последнее жизненного предела их земную суть ничем ни забелить, ни зарумянить. Да и не требуется. Пустое занятие.
Натруженные руки крестьянок хранят смысл жизни, а морщинки на лицах - годовые кольца народной мудрости.
Одна ладная белорусочка рассказала историю про забытую криничку, а рядом с ней мы вскоре проезжали. Возвращались из Псыщево, меж собой в машине балакали, деревенских артистов добрым словом поминали, как минули прогалину - не прогалину, болотце - не болотце.
- Так это ж она, наверное! - вспомнили, - сельская учительница Лидия Калацей рассказывала, родом она из здешних мест. Тормознули, вышли, осмотрелись. Болотнна, мочажина... Не ошиблись? Хорошо, что я кассету в диктофоне назад прокрутил, голосок рассказчицы восстановил. Хотите послушать? Будь ласка!
"У Псыщеве на .скрайн¦ лесу была капл¦чка. Л¦чылася святым мейсцам. Сюды зъязжал¦ся свящэн¦ки, праводз¦л¦ набажэнства. Але . савецк¦я часы яна была разбурана. У капл¦цы знаходз¦.ся невял¦чк¦ калодзеж з крын¦чкай. Лягенда сведчыць: аднойчы сюды прыйшо. правасла.ны прапаведн¦к со стольнага горада К¦ева. Язычн¦к¦, каб не слухаць яго прамо., заб¦л¦ чалавека. Каб схаваць злачынства, закапал¦ цела на узвышшы ля канавы, якая цекла з усходн¦х нашых луго.. Прайшло многа часу. Здарылася так, што сюды ¦йшо. на Моталь сляпы старац з хлопчыкам-павадыром. Стам¦л¦ся яны. Выраш¦л¦ адпачыць у цяньку пад хвоям¦. А было гэта . дзень Успення Прэсвятой Багародз¦цы Мыры¦ 28-га жн¦.ня. ¶ прысн¦.ся сляпцу сон. Дзева Марыя сказала: устань, адмерай пятсот крока. ад канавы ¦ не даходзячы ад сх¦лу дзесяць крока., раскапай зямлю на по. сажня. Праб.ецца крын¦чка - абмый свае вочы, бо вада гаючая ¦ святая. Знойдзеш людзей, раскажы ¦м пра святую ваду. Хай пабудуюць тут калодзеж. Лекавай будзе в¦льгаць для тых, хто л¦ча сябе праваславным. Прасну.ся стары сляпец, расказа. пра сон павадыру. Яны ¦ зраб¦л¦ разам то, што казала дзева Марыя. ¶ пырсцну. з-пад зямл¦ струмень. Яшчэ не верачы в цуд, стары абмы. свае вочы ¦ зно. убачы. свет. ¶ пайшл¦ нашы вандро.н¦к¦ . Моталь. Псыщава яшчэ тады не было. Прывял¦ людзей, як¦я збудавал¦ калодзеж, а вадою крын¦чнай лячыл¦ся ад мног¦х хвароб.
Мейсца тое ёсць..
Для сравнения языка прокрутил песенку из другой .оперы.: - Ой, дай пробыла ножэньку на весьнёчку...Ой, дай пробыла ножэчку на веснёчку... Булыть ножка, булыть ножка, ой, да ты больно... Ой, полюбыла Ванюшэчку ненадолго... Быруть Ваню, быруть Ваню, ой, у солдаты... Ой, забулася, забулася попытаты... Забулася, забулася, ой, попытаты, чы мни замуж выходыты, чы гуляты...
Такая вот земля наша полесская - крыничная, песенная, древняя.
Баба Лида - я бы назвал ее тетей - белорусочка непростая: бывшая учительница географии, закончила Белорусский государственный университет, преподавала до выхода на пенсию в Псыщевской средней школе. 45-го победного года рождения, дочь сельского каваля. Столичный университет не только обогатил селянку знаниями, но и постарался перековать на книжный лад язык отцов и дедов, на котором общаются между собой полешуки испокон веков. Я не берусь судить, насколько были правы .свядомыя., узаконившие официальный литературный белоруский язык, однако места в нем традиционной полесской .гаворке., увы, не нашлось. Своим оппонетам в споре правомерности существоания исконной полесской речи я всегда задаю беспроигрышный вопрос: .Знаете ли вы, на каком языке написан .Диариуш. преподобномученика Афанасия, игумена Брестского? Читали ли вы хоть когда-нибудь сей труд? Наконец, послушайте старинные песни, без которых не обходиться ни одно застолье в полесских деревнях!. К сожалению, блюстителей чистоты национального языка много, истинных знатоков мало. Язык полесских осин и ольх кое-кого коробит...
Наличие украинских слов и выражений, украинский синтаксис отпугнул многих ревнителей белорусского национального суверенитета, а вечный спор приоритетов украинского и белорусского Полесья кого угодно может завести в тупик. Считаю, оселком в этом споре может послужить сакраментальный тест: попробуйте произнести слово .Полесье. как две независимые друг от друга, исключающие величины: .поле. и лес.... Получится? Нет! Тогда и .ставки городить. незачем!!!
Есть еще одна проверочка на национальную языковую вшивость - популярный анекдот про вилку. Байку нам псыщевские бабушки рассказали. Воспроизвожу в переводе. Сидит за столом компания. Уронили на пол вилку. Примета: к новым гостям. - Придет женщина: вилка - женского рода... - Нет, мужчина. По-польски .вилка. - videlez... - Оба вы неправы! Придет "оно". У евреев "вилка" - среднего рода...
Как же относятся к языковой "вилке" полешуки?- спросите вы. А никак! В полесских деревнях пользоваться вилками не принято, не привыкли. Ложками испокон века обходятся. Специально для гостей вилки держат.
И еще много чего другого я успел увидеть, услышать и записать в первый и последующие дни поездки, и все оно в душе варится, наружу просится, даже и не знаю, что главное. А вы сами попробуйте устоять перед житейскими откровениями, будь то наклоненная одинокая верба у заросшего пруда либо скромный, с облупленными боками обелиск у проселочной дороги... Доверчивый взгляд пожилой рассказчицы либо плохого качества старые снимки на семейных фотокарточках в общей рамке на стене... Мастерски вышитый - веселый и теплый - редчайшей красоты рушник самодельной работы или надпись .Охраняется законом. на казенной табличке забытой ротонды, не крашенной последние лет пятьдесят...
Больших и малых .весачак. попадалось на нашем пути несчесть. Забегая вперед, перечислю запомнившиеся, исключая районые центры, как говорится, слева на право по ходу движения, с пятое на десятое: Заречна, Закозель, Людвиново, Осовцы, Попина, Хомск,Завершье, Кокорица, Ополь, Псыщево, Стрельно, Лесковичи, Мотоль, Молодово, Щекотск, Бродница, Вороцевичи, Мохро, Вулька, Городище, Березовичи, Добрая Воля, Плещицы, Лемешевичи, Кудричи - и так далее, туда и обратно, скольво хватило бензина и энтузиазма.
Каждая из деревень, любое из поселений - курган на пути народной исторической памяти, подорожный столб на тернистом жизненном тракте. А уж сколько войн больших и малых грохотало в этих многостродальных местах! Стираются с лика земли поселения и местечки, рушатся древние крепости и замки, зарастают травою редуты и окопы. Время - котел на медленном огне, бездонная болотная трясина. Испепелит, переварит, проглотит любое столетье. Истончит до праха ржавчиной и забвеньем... Задернует, забурьянит, высушит ручьи и колодцы...
Я всегда себя спрашивал: для чего же мы топчем эту землю? Чтоб затереть следы тех, кто ходил по ней раньше нас? Да, ничто не вечно под луной. Но поставят ли когда-нибудь в будущем памятники тем, кто сегодня низвергает вехи прошлого и беспечно крошит крупицы былого?
Оставить после себя след, не топча прах предшественников. Наверное, в этой формуле заключается главная мудрость преемственности поколений.
Джерело http://www.pereplet.ru
|
